Иллюстрация
Иллюстрацияפלאש 90

На Пасху принято рассказывать об Исходе из Египта. От меня, пережившего советскую тюрьму и вырвавшемуся на свободу ожидают особенно интересных рассказов. Ведь мой опыт во многом сходен с опытом людей, вышедшим из египетской неволи 3000 лет назад. В недавний пасхальный вечер я рассказал вот такую историю.

В одной из камер во Владимирской крытой тюрьме меня выбрали старостой. Староста отвечает за порядок, справедливое распределение еды и за много других разных вещей. У нас  в камере был заведен порядок - курить можно два раза в день по полчаса, сидя на верхних нарах у окна. Однажды в камере развернулась оживленная дискуссия, не помню уже, на какую тему. И вдруг я заметил, что один из нас, немолодой армянин, зубной врач, воспользовавшийся этой дружеской атмосферой, травит нас своей махрой, сидя на верхних нарах, уже больше часа. Я как староста, сделал ему резкое замечание. Другие поддержали меня.

И тут вдруг этот зубной врач на всех нас озлился.

- Я вижу, что вы не любите меня. Не хочу с вами не иметь ничего общего. Я объявляю всей камере бойкот.

На следующий день я видел его сидящим обиняком, насупившийся и помнящий обиду.

Я подумал - с чего это он говорит здесь в камере про любовь. Разве мы ожидаем от кого то любви в этой тесной и душной владимирской камере? Тем более этот старый и несимпатичный человек. Здесь собрались совершенно разные люди.  Совершенно случайно по прихоти тюремщиков.

Я еще раз взглянул на него. Он был действительно нечастным. Мне его стало жалко.

«А ведь на самом деле каждый из нас нуждается в любви» - подумал я про себя. Самое большое наказание, которое могут придумать для нас кагебисты, это взаимная неприязнь. И ведь это я нанес ему обиду. Из-за меня он страдает.

Я должен исправить свой проступок. Я должен ему доказать, что он любим. Впрочем, всех остальных сокамерникам его бойкот оставил равнодушными. А я, пользуясь своим статусом старосты, при каждом случае, пытался оказать ему какой-то знак внимания. Если опрашивалось мнение других по какому-то мелкому бытовому вопросу, я всегда спрашивал и его, хотя и знал, что он не ответит. По каким-то внешним признакам я пытался угадать его мнение. Во время дележа хлеба я всегда старался показать ему, что я думаю о нем. Хотя, конечно, дележ должен быть в любом случае справедливым. Но есть какие- то знаки внимания, которые дают человеку почувствовать, что о нем помнят.

Так протекал день за днем наш серый камерный быт. И вдруг моего подопечного «выдергивают» из камеры с вещами. Он очевидно, добивался перевода в другую камеру.

Перед моими глазами стоит такая картина.

Вот стоит этот старый зубной врач в своем несуразном тюремном одеянии у дверей камеры, спиной к нам. Вдруг он поворачивается лицом к нам и говорит:

- Все вы сволочи. Только Менделевич – человек!

Тогда я понял, что наконец вышел из рабства.

И. Менделевич, историк и раввин, в прошлом узник Сиона, преподает в русском отделении ешивы «Махон Меир».

Источник: издание «Хроники Иерусалима»

Стилистика, орфография и пунктуация автора сохранены.