Осенние праздники нагоняют грусть. Осень, увядание, а за ней и зима. Как-то трудно соединить это ощущение с радостью праздника. А ведь особенно в отношении Суккот сказано в Торе, что это наша обязанность – радоваться. Конечно, можно сказать что именно поэтому и приказано радоваться, потому что от себя не получается. Но ведь радуются и веселятся! Наверное, соединение этих противоположностей отражает анти природную сущность наших праздников. Душа Божественная выше природных явлений. Это природа зимой как будто замирает, а душа наоборот – очищается от не своего, наносного и оживает в полную силу!
В моей жизни было немало событий, которые произошли в осенние праздники и которые соединят во мне два этих противоположных чувства – радости и печали.
Первый еврейский Новый Год на моей памяти…1963 года. Я ученик 25 вечерней школы рабочей молодежи в Риге. Не от хорошей жизни я пошел в школу рабочей молодежи в возрасте 16 лет. Просто, моего папу посадили в тюрьму по ложному антисемитскому обвинению, а мама не вынесла несчастья и ушла в лучший мир. Пришлось работать на заводе, чтобы помогать семье. Это все очень плохо. Но у нас по еврейской вере считается, что если вследствие какого-то несчастного оборота вещей, человек приходить к вере, то несчастья тоже получают оттенок положительности.
(Вообще то это говорят про грехи- что если грех приводит человека к осознанию глубины падения и способствует раскаянию, то и грех получает смысл ступени, приведшей к Тешуве. Но, наверное, этот же силлогизм верен и в отношении любого несчастья).
Что же хорошего в том, что еврейский мальчик из хорошей семьи вдруг оказывается в компании грубых работяг, пьяниц и сквернословов?
Конечно находится в таком окружении плохо и опасно, но зато в вечерей школе… Эта школа было известна тем, что там было много евреев, больше, чем в любом другом месте. Можно подсчитать по статистике, что степень вероятность встретить еврея в городе с почти миллионным населением, - близко к нулю.
Но не в 25 школе. Там евреев – почти 50%. Не знаю, как это получилось, но я попал в эту школу. Видите – вот уже начинается положительное развитие событий. Дальше – больше. В один прекрасный день выхолит Левка Левинсон к доска и пишет – прямо на доске: «Сегодня – Новый Год, Учеба отменяется». Я подошел к Левке: «О чем ты говоришь, Новый Год в сентябре?»
А он мне отвечает: - Это еврейский Новый Год.
«Странные праздники у евреев», - подумал я, - «разве может быть Новый Год без снега и снегурочки?»
Но ничего не поделаешь – другие ребята, наверное, более просвещенные, чем я, собрали учебники и стали уходить.
- Куда вы идете?
- В синагогу.
- В синагогу? Мы же современные люди, а синагога – место для отсталых людей!
Но ничего не поделаешь, пришлось присоединиться. Не останешься ведь как дурак один в классе.
Подошли к синагоге. Правда в самому синагогу никто не вошел, но на дворе и в рядом примыкающем переулке собрались группы ребят и девушек и было по-настоящему весело. А главное,- в такой компании не чувствуешь себя гражданином второго сорта, как в других местах среди не евреев.
Итак, мой первый еврейский Новый год!
Так мне понравился этот еврейский праздник, что я спросил-
- А когда еще бывают еврейские праздники?
- Конечно же, через десять дней! (Иом Кипур)!
Вот здорово, - подумал я,- как часто у евреев случаются праздники,- будет еще один повод прийти в синагогу, встретиться с новыми друзьями и окунуться в это веселую праздничную атмосферу.
Итак, после Рош аШана наступает Иом Киппур. Но это уже другая история.
Прошло шесть лет. Меня с группой товарищей задержали на аэродроме в Ленинграде, когда мы пытались угнать советский самолет и прорвать Железный Занавес, закрывающий нас от Израиля. Когда КГБ убедилось, что я не собираюсь давать показания, меня направили в страшную тюрьму КГБ, которая называлась «Институт судебной психиатрии имени Сербского». Здесь пытали людей насильственными методами «психиатрического лечения».
Пришедший ко мне "психиатр" в форме полковника КГБ, для блезира с накинутом на плечах белым халатам, так и заявил мне: «Если не будете сотрудничать с следствием, мы признаем вас душевнобольным и начнем принудительное лечение».
Это было страшно. Стать бездумным куском мяса, как они уже поступили с другими противниками советской власти?
Меня привели на «освидетельствование». Во главе стола сидел, как будто на троне, важный престарелый профессор – Даниель Лунц
- Ну что, решил стать Мелех Мошиах? - спросил он меня на чистом еврейском языке. Видно было по нему, что он получил еще до революции хорошее еврейское образование.
- Ну куда мне до Мелех Мошиах, - просигналил ему я, что бы не шил мне маниакальный психоз. Тем более что он спросил это с какой-то ноткой обиды, как будто он сам претендовал на эту должность. После нескольких столь же глупых вопросов (причем молодые врачи, стоявшие у подножья трона- в основном из евреев, радостно лыбились на меня) меня отпустили в камеру.
Через несколько дней меня вызвал на прием сам Даниель Романович. Конвоиры остались за дверью.
- Молодой человек,- сказал он вдруг доверительно, - Вы понимаете, что Вы находитесь в тяжелом положении?
А что я могу поделать?
- Вы думаете, что я могу Вам чем-то помочь?
Я колебался. Ведь это палач, негодяй явно провоцирует меня. Но с другой стороны – все-таки еврей, может быть, ему стало жаль еврейского парня, который хотел жить у себя на Родине. В голове возникла спасительная формула.
- Я не знаю, можете ли Вы помочь мне. Но хотя бы не навредите…
- Ладно, можете идти. Он нажал на кнопку, вызывая конвой.
Потянулись мучительные дни ожидания. Что он со мной будет делать?
Через месяц меня вызвали с утра с вещами на этап. Я спросил молодого лейтенанта КГБ, который пришел за меной, предчувствия были тяжелые. Так, рассказывали, забирали людей подальше от Москвы на принудительное лечение.
- Куда вы меня берете? - Голос мой дрожал.
- Профессор Лунц, -он большой специалист, установил, что Вы пытались симулировать болезнь. Профессор Лунц разоблачил Вас, и вы возвращаетесь в на следствие. Вас будут судить!
Я не знаю, слышал ли я когда ни будь более благую весть.
- Меня будут судить! Я не превращусь в бездумный кусок мяса. Измученный уколами и смирительной рубашкой! И даже если меня ожидал смертный приговор, это было все таки лучше, чем лежать на вечной койке в закрытом дурдоме.
Вы спросите, - какое это имеет отношение к осенним праздникам?
- А очень просто – еще перед попыткой угона самолета я заучил на память несколько дать еврейского календаря, на случай , если не убьют, а только арестуют- и тот день был последней датой, которую я помнил.- Это был день накануне Иом Кипур!
Сопровождавший меня тот молодой лейтенантик, оказался милым человеком. Меня повезли на обычном поезде Москва - Ленинград. Я сидел в обычном купе, смотрел в окно мчащегося поезда- удовольствие! Лейтенант предложил мне яблоки – два румяных, яблока- наверное, воспоминание о яблоке с медом, которое я не получил в заведении профессора Лунца. Вы, наверное хотите есть- сказал мне мой сопровождающий и он протянул мне бутерброд с яичницей. Очень кстати перед постом в Иом Киппур. Наверное, этого лейтенанта послал мне сам пророк Элияху. Он продолжил свои чудесные действия и предложил мне почитать. Это была книга " Иудейская война" Леона Фейхтвангера о восстании евреев против Рима в 68 году!
И мне подумалось – говорят, что в Рош аШана (и на Йом Киппур) открываются две книги приговора- на жизнь и на смерть. Теперь я понял, что есть еще одна – третья – Книга Надежды.
Прошел мой Судный день, я был приговорен к 12 годам особо строго режима.
Теперь наступило время рассказа о Суккот. Конечно, в лагере было очень трудно соблюдать мицвот 9 заповеди Торы. Но я пытался сделать все, что возможно- суббота, молитвы… Но была одна заповедь. Которую невозможно было исполнить - строительство шалаша на праздник Суккот. И вот чудо! – в какой-то год отсидки, я заметил сложенную в виде шалаша скирду сена. Я помнил, что если разворошить этот шалаш сверху так, чтобы было видно звезды – это засчитывается за выполнение заповеди сидеть в Сукке. Но проблема. Этот шалаш был у самой запретки и приближаться туда было опасно. Могли засчитать за попытку к бегству. Но страсть выполнить заповедь взяла свое. Когда стали наступать сумерки, я быстро добежал до шалаша, разворошил солому над собой, разглядел небо, сказал соответствующее благословение и быстренько уполз назад, к баракам.
О. великое счастье исполнить заповедь!
Остается подытожить эти три рассказа (есть еще больше) – начало – печальное, как сама попа осени, а конец – счастливый – обретение себя, как это и должно быть в завершение этого осеннего праздничного цикла.
И. Менделевич, историк и раввин, в прошлом узник Сиона, преподает в русском отделении ешивы «Махон Меир».
Стилистика, орфография и пунктуация автора сохранены.